Неточные совпадения
[Временщик — человек, достигший большой
власти вследствие близости к
царю или царице.]
Ленин и говорит рабочим через свиные башки либералов, меньшевиков и прочих: вооружайтесь, организуйтесь для боя за вашу
власть против
царя, губернаторов, фабрикантов, ведите за собой крестьянскую бедноту, иначе вас уничтожат.
Самгин вдруг вспомнил слова историка Козлова о том, что
царь должен будет жестоко показать всю силу своей
власти.
«Вот — именно, разгримировался до полной обнаженности своей тайны, своего анархического существа. И отсюда, из его ненависти к
власти, — ужас, в котором он показывает
царей».
— Итак, Россия, отечество наше, будет праздновать триста лет
власти людей, о которых в высшей степени трудно сказать что-либо похвальное. Наш конституционный
царь начал свое царствование Ходынкой, продолжил Кровавым воскресеньем 9-го Января пятого года и недавними убийствами рабочих Ленских приисков.
— Пиши! — притопнув ногой, сказал Гапон. — И теперь
царя, потопившего правду в крови народа, я, Георгий Гапон, священник,
властью, данной мне от бога, предаю анафеме, отлучаю от церкви…
— Профессор Захарьин в Ливадии, во дворце, орал и топал ногами на придворных за то, что они поместили больного
царя в плохую комнату, — вот это я понимаю! Вот это
власть ума и знания…
Артиста этого он видел на сцене театра в царских одеждах трагического
царя Бориса, видел его безумным и страшным Олоферном, ужаснейшим
царем Иваном Грозным при въезде его во Псков, — маленькой, кошмарной фигуркой с плетью в руках, сидевшей криво на коне, над людями, которые кланялись в ноги коню его; видел гибким Мефистофелем, пламенным сарказмом над людями, над жизнью; великолепно, поражающе изображал этот человек ужас безграничия
власти.
— Мы — бога во Христе отрицаемся, человека же — признаем! И был он, Христос, духовен человек, однако — соблазнил его Сатана, и нарек он себя сыном бога и
царем правды. А для нас — несть бога, кроме духа! Мы — не мудрые, мы — простые. Мы так думаем, что истинно мудр тот, кого люди безумным признают, кто отметает все веры, кроме веры в духа. Только дух — сам от себя, а все иные боги — от разума, от ухищрений его, и под именем Христа разум же скрыт, — разум церкви и
власти.
А когда
царь заявил, что все надежды на ограничение его
власти — бессмысленны, даже дядя Хрисанф уныло сказал...
К ногам злодея молча пасть,
Как бессловесное созданье,
Царем быть отдану во
властьВрагу
царя на поруганье,
Утратить жизнь — и с нею честь,
Друзей с собой на плаху весть,
Над гробом слышать их проклятья,
Ложась безвинным под топор,
Врага веселый встретить взор
И смерти кинуться в объятья,
Не завещая никому
Вражды к злодею своему!..
Власть цезаря и даже
царя носит языческий характер и принципиально чужда христианству.
Нельзя мыслить так, что Бог что-то причиняет в этом мире подобно силам природы, управляет и господствует подобно
царям и
властям в государствах, детерминирует жизнь мира и человека.
Чиновничество
царит в северо-восточных губерниях Руси и в Сибири; тут оно раскинулось беспрепятственно, без оглядки… даль страшная, все участвуют в выгодах, кража становится res publica. [общим делом (лат.).] Самая
власть, царская, которая бьет как картечь, не может пробить эти подснежные болотистые траншеи из топкой грязи. Все меры правительства ослаблены, все желания искажены; оно обмануто, одурачено, предано, продано, и все с видом верноподданнического раболепия и с соблюдением всех канцелярских форм.
Но выбрать самую сухую и ограниченную эпоху русского самовластья и, опираясь на батюшку
царя, вооружаться против частных злоупотреблений аристократии, развитой и поддержанной той же царской
властью, — нелепо и вредно.
Протяжным голосом и несколько нараспев начал он меня увещевать; толковал о грехе утаивать истину пред лицами, назначенными
царем, и о бесполезности такой неоткровенности, взяв во внимание всеслышащее ухо божие; он не забыл даже сослаться на вечные тексты, что «нет
власти, аще не от бога» и «кесарю — кесарево».
как сказал об нём Пушкин, был идеалом образцового капрала, так, как он носился в мечтах отца Фридриха II; нечеловеческая преданность, механическая исправность, точность хронометра, никакого чувства, рутина и деятельность, ровно столько ума, сколько нужно для исполнителя, и ровно столько честолюбия, зависти, желчи, чтоб предпочитать
власть деньгам. Такие люди — клад для
царей. Только мелкой злопамятностью Николая и можно объяснить, что он не употребил никуда Аракчеева, а ограничился его подмастерьями.
— А что до этого дьявола в вывороченном тулупе, то его, в пример другим, заковать в кандалы и наказать примерно. Пусть знают, что значит
власть! От кого же и голова поставлен, как не от
царя? Потом доберемся и до других хлопцев: я не забыл, как проклятые сорванцы вогнали в огород стадо свиней, переевших мою капусту и огурцы; я не забыл, как чертовы дети отказались вымолотить мое жито; я не забыл… Но провались они, мне нужно непременно узнать, какая это шельма в вывороченном тулупе.
Такие ростки я, должно быть, вынес в ту минуту из беззаботных, бесцельных и совершенно благонамеренных разговоров «старших» о непопулярной реформе. Перед моими глазами были лунный вечер, сонный пруд, старый замок и высокие тополи. В голове, может быть, копошились какие-нибудь пустые мыслишки насчет завтрашнего дня и начала уроков, но они не оставили никакого следа. А под ними прокладывали себе дорогу новые понятия о
царе и верховной
власти.
— А ты не малодушествуй… Не то еще увидим.
Власть первого зверя
царит, имя же ему шестьсот и шестьдесят и шесть… Не одною лошадью он теперь трясет, а всеми потряхивает, как вениками. Стенания и вопль мног в боголюбивых народах, ибо и земля затворилась за наши грехи.
Россия к XIX в. сложилась в огромное мужицкое царство, скованное крепостным правом, с самодержавным
царем во главе,
власть которого опиралась не только на военную силу, но также и на религиозные верования народа, с сильной бюрократией, отделившей стеной
царя от народа, с крепостническим дворянством, в средней массе своей очень непросвещенным и самодурным, с небольшим культурным слоем, который легко мог быть разорван и раздавлен.
Власть принадлежит народу, но народ отказывается от
власти и возлагает полноту
власти на
царя.
Изначально полнота
власти принадлежит народу, но народ
власти не любит, от
власти отказывается, избирает
царя и поручает ему нести бремя
власти.
Для человечества, принявшего Христа, для богочеловечества в пределе не нужна
власть человеческая, так как оно абсолютно покорно
власти Божьей, так как для него Христос —
Царь и Первосвященник.
Се слабая картина всех пагубных следствий пышного
царей действия. Не блаженны ли мы, если возмогли укрыться от возмущения благонамерений наших? Не блаженны ли, если и заразе примера положили преграду? Надежны в благосердии нашем, надежны не в разврате со вне, надежны во умеренности наших желаний, возблагоденствуем снова и будем примером позднейшему потомству, како
власть со свободою сочетать должно на взаимную пользу.
О! дар небес благословенный,
Источник всех великих дел;
О вольность, вольность, дар бесценный!
Позволь, чтоб раб тебя воспел.
Исполни сердце твоим жаром,
В нем сильных мышц твоих ударом
Во свет рабства тьму претвори,
Да Брут и Телль еще проснутся,
Седяй во
власти, да смятутся
От гласа твоего
цари.
Мне представилось, что я
царь, шах, хан, король, бей, набаб, султан или какое-то сих названий нечто седящее во
власти на престоле.
В таковой дремоте величания
власти возмечтали
цари, что рабы их и прислужники, ежечасно предстоя взорам их, заимствуют их светозарности; что блеск царский, преломляяся, так сказать, в сих новых отсветках, многочисленнее является и с сильнейшим отражением.
Христианское общество вначале было смиренно, кротко, скрывалося в пустынях и вертепах, потом усилилось, вознесло главу, устранилось своего пути, вдалося суеверию; в исступлении шло стезею, народам обыкновенною; воздвигло начальника, расширило его
власть, и папа стал всесильный из
царей.
О детях в последнем письме говорят, что недели через три обещают удовлетворительный ответ. Значит, нужна свадьба для того, чтоб дети были дома. Бедная
власть, для которой эти цыпушки могут быть опасны. Бедный отец, который на троне, не понимает их положения. Бедный Погодин и бедная Россия, которые называют его царем-отцом!.. [Речь идет об «ура-патриотических» брошюрах М. П. Погодина.]
Человек вдруг, с его душой и телом, отдан в полную
власть другому человеку, и тот может им распоряжаться больше, чем сам
царь, чем самый безусловный восточный властелин, потому что тот все-таки будет судить и распоряжаться на основании каких-нибудь законов или обычаев; а тут вы можете к вашему крепостному рабу врываться в самые интимные, сердечные его отношения, признавать их или отвергать.
Прокурор назвал наше выступление под знаменем социал-демократии — бунтом против верховной
власти и все время рассматривал нас как бунтовщиков против
царя.
Помещик начал рубить лес, но крестьяне, не могущие верить тому, чтобы такая очевидная несправедливость могла быть совершена над ними высшею
властью, не покорились решению и прогнали присланных рубить лес работников, объявив, что лес принадлежит им и они дойдут до
царя, но не дадут рубить леса.
Под влиянием такого опьянения — одинаково
власти и подобострастия — люди представляются себе и другим уже не тем, что они есть в действительности, — людьми, а особенными, условными существами: дворянами, купцами, губернаторами, судьями, офицерами,
царями, министрами, солдатами, подлежащими уже не обыкновенным человеческим обязанностям, а прежде всего и предпочтительно перед человеческими — дворянским, купеческим, губернаторским, судейским, офицерским, царским, министерским, солдатским обязанностям.
Точно такими же условными лицами, а не тем, что они суть на самом деле, под влиянием опьянения
власти или подобострастия, представляются людям и самим себе и все другие участники этого дела от
царя, подписавшего согласие на докладе министра и предводителя, набиравшего в рекрутском наборе солдат, и священника, обманывавшего их, до последнего солдата, готовящегося теперь стрелять в своих братьев.
Нет, мой отец, не будет затрудненья;
Я знаю дух народа моего;
В нем набожность не знает исступленья:
Ему священ пример
царя его.
Всегда, к тому ж, терпимость равнодушна.
Ручаюсь я, что прежде двух годов
Весь мой народ, вся северная церковь
Признают
власть наместника Петра.
— Вы уже знаете о новой хитрости врагов, о новой пагубной затее, вы читали извещение министра Булыгина о том, что
царь наш будто пожелал отказаться от
власти, вручённой ему господом богом над Россией и народом русским. Всё это, дорогие товарищи и братья, дьявольская игра людей, передавших души свои иностранным капиталистам, новая попытка погубить Русь святую. Чего хотят достигнуть обещаемой ими Государственной думой, чего желают достичь — этой самой — конституцией и свободой?
Вот смотрите — хотят отнять у
царя его божественную силу и волю править страною по указанию свыше, хотят выборы устроить в народе, чтобы народ послал к
царю своих людей и чтобы эти люди законы издавали, сокращая
власть царёву.
Они составили заговор, чтобы отнять у
царя власть, заменить существующий, добрый русский порядок жизни другим, взятым у иностранных государств, вредным для русского народа.
А немцы, англичане и японцы недовольны этим, они хотели бы забрать освобождённые Россией народы в свою
власть, но знают, что
царь не позволит им сделать это, — вот почему они ненавидят
царя и, желая ему всякого зла, стараются устроить в России революцию.
Иногда рассказывали о
царях, о том, как они умны и добры, как боятся и ненавидят их иностранцы за то, что русские
цари всегда освобождали разные народы из иностранного плена — освободили болгар и сербов из-под
власти турецкого султана, хивинцев, бухар и туркмен из-под руки персидского шаха, маньчжуров от китайского
царя.
Устрялов, говоря об этом указе (том III, стр. 260), — удостоверял
царя, что в благосостоянии промышленного сословия заключался один из главных источников государственного богатства и что промыслы могут процветать только при свободном, самостоятельном развитии их, без вмешательства сторонних
властей, тягостного во всякое время, тем более при тогдашнем порядке дел в России».
— Ерунда это! Это господам выгодно
власть отнять у
царя, господа беднеют. А мы и безвластно богатеем. Отец у тебя в дегтярных сапогах по праздникам гулял, а ты заграничные башмаки носишь, шёлковые галстуки. Мы должны быть работники
царю, а не свиньи.
Царь — дуб, это с него нам золотые жёлуди.
Ещё в конце лета, когда Пётр Артамонов лежал в постели с отёкшими ногами, к нему явился торжественный и потный Воропонов и, шлёпая тяжёлыми, синими губами, предложил ему подписать телеграмму
царю — просьбу о том, чтоб
царь никому не уступал своей
власти.
Но бывали минуты сердечного веселия, когда
царь опьянялся любовью, или вином, или сладостью
власти, или радовался он мудрому и красивому слову, сказанному кстати.
И так велика была
власть души Соломона, что повиновались ей даже животные: львы и тигры ползали у ног
царя, и терлись мордами о его колени, и лизали его руки своими жесткими языками, когда он входил в их помещения.
— Внушайте мужику, чтобы он постепенно научался отбирать у
царя власть в свои руки, говорите ему, что народ должен иметь право выбирать начальство из своей среды — и станового, и губернатора, и
царя…
— Ох, не тем я провинился, сударыня, а гордостью. Гордость погубила меня, не хуже
царя Навуходоносора. Думал я: не обидел меня господь бог умом-разумом; коли я что решил — стало, так и следует… А тут страх смерти подошел… Вовсе я сбился! Покажу, мол, я напоследках силу да
власть свою! Награжу — а они должны по гроб чувствовать… (Харлов вдруг весь всколыхался…) Как пса паршивого выгнали из дому вон! Вот их какова благодарность!
И если Мое царствование не возвело еще России на высочайшую степень народного блаженства, то помните, что
власть Государя не есть всемогущество Небесное, Которого воля есть уже совершение; помните, что Империи цветут веками, и что Провидение требует от
Царей только возможного блага.
Мы удивляемся Философу, который проповедует
Царям их должности; но можно ли сравнять его смелость с великодушием самодержавной Екатерины, Которая, утверждая престол на благодарности подданных, торжественно признает Себя обязанною заслуживать
власть Свою?